Династия Рожковых

История нашей семьи — это история, сотканная из воска и меда, из жужжания пчел и терпкого запаха прополиса. Это дело, которое перешло к нам по наследству не как капитал или недвижимость, а как живая, дышащая традиция. Мы — пчеловоды во втором поколении, и каждая капля меда в наших банках — это капля труда, любви и преданности.

Все началось не с нас. Любовь к пчелам в нашу семью принес дядя моего свекра, человек с золотыми руками и безграничным терпением. В 1988 году он впервые привез на подворье несколько ульев. Тогда, в конце восьмидесятых, это было скорее хобби, отдушина от заводской суеты. Но именно оно сумело заразить этой страстью родителей моего мужа, Виктора и Зинаиду.

Они смотрели, как дядя ловко и почтительно управляется с рамками, кишащими пчелами, и сами не заметили, как были покорены этим магическим действом.

Я помню, как пришла в эту семью. Еще до свадьбы Николай повел меня на пасеку. Это было в мае, когда воздух дрожит от тепла и гула. Он подошел к улью без сетки, движения его были плавными и уверенными.

— Не бойся, — сказал он. — Они чувствуют страх. Дыши глубже. Пахнет?

Я вдохнула. Воздух был густым и сладким — смесь меда, цветущей акации и чего-то неуловимого, горьковатого — самого дыхания улья.

— Это самый честный запах на свете, — улыбнулся он. — Его не подделать.

С тех пор я стала частью этого мира. Мы с Николаем еще не были самостоятельными пчеловодами, но каждые выходные, все лето, мы проводили на пасеке его родителей. Я научилась подкармливать пчел сахарным сиропом ранней весной, когда природа еще спит, и они были так слабы и уязвимы. Мы всей семьей выезжали на кочевку — это было целое приключение. Грузили ульи на тракторную телегу и везли к цветущим липовым рощам или бескрайним полям гречихи. Ночью, при свете фонарей, пасека выглядела загадочно и торжественно, а воздух был настолько насыщенным, что им, казалось, можно было наесться.

А потом наступал главный праздник — медосбор. День, ради которого живет вся пасека. Ставили медогонку — старинную, ручную, с тяжелым барабаном. Николай и его отец стряхивали рамки от пчел, а мы срезали острым ножом забрус — восковые крышечки, которыми пчелы запечатывают соты. Дети, наши малыши — сын Александр и дочка Дарья, с восторгом ловили эти восковые стружки и жевали их, как жвачку. Я крутила ручку медогонки, и сначала слышался лишь шум, а потом с нарастающим гулом из носика начинала литься густая, янтарная струя. Первый мед всегда пробовали тут же, зачерпывая кружками. Он был теплым, пахучим и обжигающе вкусным. Это был вкус общего труда, семьи и счастья.

Поворотным моментом стал 2001 год. Свекор, видя, с какой страстью и знанием дела мы с Николаем погружены в пчеловодство, сделал нам царский подарок — семь ульев с сильными пчелиными семьями.

— Хватит вам мне помогать, — сказал он, похлопывая Николая по плечу. — Заводите свое дело. Вы уже все знаете.

Эти семь ульев стали для нас не просто точкой отсчета. Это было доверие, переданное из рук в руки. Для Николая пчелы стали его детищем, его отдушиной. После рабочего дня на заводе он шел не отдыхать, а на пасеку. Для него это и был отдых — истинный, наполняющий силами. Он мог часами наблюдать за летком, отмечая, какая пчела несет обножку, а какая — прополис. Он разговаривал с ними, и мне иногда казалось, что они понимают его. Я и дети были его верными помощниками. Саша еще подростком уже мог самостоятельно осмотреть семью, найти матку. Дарья, боясь укусов, тем не менее ответственно подходила к разливу меда по банкам. Пасека стала нашим общим домом, местом силы, где стирались все мелкие бытовые ссоры и неурядицы.

Шли годы. Дети выросли, разъехались, построили свои жизни. А мы с Николаем остались наедине с нашими пчелами, которые из семи ульев разрослись в большую, серьезную пасеку. Мы уже не просто любители, мы — бизнес. Наш мед знали в поселке Коренево и за его пределами. Мы строили новые ульи, экспериментировали с кочевкой, изучали апитерапию. И у нас родилась мечта. Не просто мечта, а цель, ради которой хотелось работать еще усерднее.

Мы хотели создать оздоровительный апикомплекс. Место, где люди могли бы не просто купить мед, а погрузиться в целительную атмосферу пасеки. Главной его изюминкой должны были стать апидомики — небольшие домики, где под спальным местом располагается улей, отделенный специальной сеткой. Сон на ульях — древнейший метод апитерапии. Воздух, насыщенный феромонами пчел, парами меда, прополиса и воска, творит чудеса: лечит бессонницу, болезни дыхательных путей, успокаивает нервы. Мы представляли, как люди приезжают к нам уставшие, изможденные городским стрессом, а уезжают обновленными, наполненными жизненной силой, которую дают наши пчелы. Эта мечта грела нас, придавала нашим ежедневным трудам особый, высший смысл.

А потом грянул 2024 год. Война, которая казалась такой далекой, пришла на нашу Курскую землю. В августе нам пришлось срочно уехать из нашего поселка Коренево. Это было самое тяжелое решение в жизни. Бросить дом, нажитое годами, но самое страшное — бросить пасеку. Пчелы… наши труженицы, наши дети. Мы не могли взять их с собой. Мы надеялись, что ненадолго, что все обойдется.

Но возможности вернуться не было. Там, где стояли наши ульи, велись бои. Мы с Николаем находясь в безопасности, но вдали от дома, переживали каждую минуту. Он молчал, смотрел в одну точку, и я знала, о чем он думает. О тех полях, куда мы вывозили пчел на цветение, а теперь там рвутся снаряды. О тихом жужжании, которое заглушила война.

Когда появилась первая, осторожная возможность узнать о судьбе пасеки, мы не верили в хорошее. И вести пришли страшные. Многие наши пчелосемьи погибли. Не от болезни, не от голода, а от войны, которая не щадит ни людей, ни животных, ни этих маленьких, беззащитных тружеников. Это была не просто потеря имущества. Это была потеря части души. Николай похудел, осунулся. Казалось, огонь в его глазах угас.

Но пчелы, как и жизнь, удивительно живучи. Не все погибли. Часть ульев уцелела. И когда появилась хоть какая-то возможность, на пасеку, рискуя собой, поехала и свекровь. Зинаиде Михайловне семьдесят семь лет. Она похоронила своего мужа, но не смогла бросить дело всей их жизни. Она, увидела, что жизнь продолжается. Из летков нескольких ульев доносилось робкое, но упрямое жужжание. Пчелы, несмотря ни на что, работали.

Эта весть стала для нас каплей воды в пустыне. Николай сразу туда поехал, и снова ожил. Он звонил мне каждый день, мы часами обсуждали, как подкормить ослабевшие семьи, как подготовить их к зиме, как лечить тех, кто пострадал. Муж снова стал Пчеловодом. Не бизнесменом, не предпринимателем, а именно Пчеловодом, чье призвание — лечить, сохранять, возрождать.

Сейчас наша пасека жива. Она ранена, но не сломлена. Она возрождается, как Феникс из пепла, благодаря невероятной силе духа моей свекрови и неукротимой воле моего мужа. Мы снова думаем о будущем. Наша мечта об апикомплексе не умерла. Она закалилась в огне, как сталь. Она стала еще более острой и важной.

Ведь сейчас, как никогда, людям нужно исцеление. Не только физическое, но и душевное. И мы знаем, что можем его дать. Наши пчелы, пережившие войну, научили нас главному: жизнь сильнее смерти, а созидание — сильнее разрушения. И когда-нибудь, под мирным небом, мы построим наш дом здоровья. И люди, приезжая к нам, будут не просто спать на ульях, вдыхая целебный воздух. Они будут прикасаться к истории стойкости, к силе жизни, которая бьет ключом даже сквозь пепел. Они будут прикасаться к нашей семье, к нашей любви, которая, как и пчелы, прошла через огонь и осталась жива.

Снежанна Рожкова